[indent] у нее будто отняли все еще до рождения, просто потому, что родилась младшей. родилась третьей. ее любили — ей родительская любовь доставалась просто так, без необходимости заслужить, от нее ничего не требовали, у нее было больше свободы — никакого груза наследия на плечах, и когда-то давно она думала, что ей повезло, потому что быть старшим — это значит нести ответственность, а она не умела [и не хотела].

[indent] постепенно любви и свободы стало недостаточно. Рейнис росла, росли и ее амбиции; она младшая, но она тоже дракон. в ее крови то же пламя. чем она хуже Висеньи? тем, что вторая? тем, что не так хороша во владении мечом? но разве только мечи решают? Висенья получает все не благодаря ее талантам, а потому, что она  п е р в а я. это нечестно, думает Рейнис. это ужасно нечестно. даже то, что именно Висенья должна оседлать Мераксес. и то, что должна выйти замуж за Эйгона. все — ей.

[indent] Рейнис жаль отца, она часто навещает его покои, проверяет, все ли в порядке [насколько может быть в порядке], иногда он просит ее спеть и она поет, ему нравится ее голос. он угасает, уходит, а Рейнис не может до конца осознать, что это будет навсегда и он не вернется. не может принять пока что. знает, что будет плакать, но также знает, что скорбь — не для нее. она не умеет скорбеть. она скорее будет веселиться еще больше, чтобы стереть свою тоску и заглушить смехом.

[indent] valar morghulis, все это знают.

[indent] летать на Мераксес — удовольствие, ни с чем не сравнимое; на земле Рейнис чувствует себя совсем не так, как в небе. небо и ветер — ее стихия, там она понимает, что  д о м а. по-настоящему дома. она хочет облететь весь мир, добраться до самого Закатного моря, и иногда думает — может, так и сделать. сесть на Мераксес и улететь неизвестно куда, оставить позади умирающего отца и все, что с этим связано. собственная жизнь теряет равновесие. реальность шаткая; когда главой их дома станет Эйгон, все изменится. Висенья выйдет за него замуж, а Рейнис...

[indent] это было обиднее всего. и это пугало — ее будущее казалось слишком зыбким. ей тоже придется выйти замуж? или ей разрешат не выходить? в последнее Рейнис не верит; она бывает наивной, но не всегда. через ее брачный союз можно было бы скрепить связь с... с кем угодно, кто будет выгоден, и ей придется послушаться.

[indent] думать об этом так страшно, что лучше не думать совсем ни о чем, кроме музыки. музыка, как и полет, помогает и лечит, музыка огнем льется из кончиков пальцев, ласкающих струны, голос вплетается в мелодию, в унисон с голосами менестрелей. то, что они в ее покоях, наверное, неправильно, они взрослые мужчины, но они просто барды, и если даже смотрят на нее не просто с восхищением, то и что с того? смотреть можно, трогать нельзя. Рейнис нравятся их взгляды, их комплименты, то, как они стараются ей угодить, то, как воспевают ее красоту — кто-то искренне, а кто-то и из желания простой корысти. ей неважно, почему. ей важно, что ее  л ю б я т — пусть это всего лишь простолюдины. ей нужно купаться в этой любви, в этом восторге, и она купается. подпевает им, серебристо смеется, заправляет локон за ухо, качает ногами в такт музыке... кто-то обязательно услышит, думает она. пусть услышат. пусть увидят. она не делает ничего плохого.

Висенья считает иначе, но Рейнис не собирается спрашивать у нее разрешения — и все же немного пугается, чутким слухом уловив чужие приближающиеся шаги: сестру она не боится, но ссориться с ней хочется не всегда. иногда пламя внутри полыхает ярко и брызжет наружу резкими словами, но этот день слишком хороший для ссор. в следующую секунду Рейнис понимает, что это шаги Эйгона и тогда мгновенно расслабляется. с ним проще. с ним легче. с ним легко. она чувствует стыд, но тоже всего на мгновение, и встречает брата улыбкой, так, будто только его здесь и ждала.

[indent] менестрели быстро ретируются; Рейнис едва удостаивает их взглядами. снова заправляет непослушный серебристый локон за ухо, зная, что этот жест выглядит мило. ей нравится очаровывать, но очаровывать Эйгона — нечто совершенно особенное. игра с огнем, который она так любит. запретная территория, то, чего ей точно нельзя касаться даже в мыслях, но...

[indent] [но он же тоже что-то такое чувствует, она уверена
[indent]  [indent] такое поведение недопустимо, но ей это определенно нравится]

[indent] — Мераксес выбрала меня, — упрямо отвечает Рейнис. — она сама выбрала меня. будь иначе, я бы даже не подошла к ней.

[indent] драконы — не лошади и не собаки, у них нет хозяев, Таргариены их всадники, но лишь потому, что драконы позволяют им это. ее связь с Мераксес отныне не менее крепкая, чем с родственниками по крови, и решила это не она. кто виноват, что Висенья больше времени проводила за тренировками, а Рейнис — возле драконов?

[indent] на словах о браке она внутренне вздрагивает, но только внутренне, внешне в лице почти не меняется. вот оно, то, что так давно висело тенью грозы. если бы все зависело только от Висеньи, она непременно выдала бы младшую сестру замуж, как только та расцвела — с глаз подальше [Рей хочет на нее злиться и злится по поводу и без повода].

[indent] прикосновение Эйгона и жжет, и согревает. Рейнис опускает глаза: сама хотела бы быть счастливой, но не видит никакого счастья вне дома. вдали от брата и от сестры.

[indent] интересно, кого Висенья предложила бы ей в мужья? самого старого и толстого из всех лордов? Рейнис спросила бы, но — нельзя. она должна выглядеть  х о р о ш е й. она хочет выглядеть как можно лучше в глазах Эйгона, и не только внешне.

[indent] выход вертится в мыслях танцем дикого ветра, безумный выход, но единственно возможный. Рейнис старается отгонять от себя эти мысли, но они возвращаются. ее менестрели поют об этом, вплетая слова в гобелен истории.

«у дракона три головы»

[indent] она накрывает ладонью руку брата, легко сжимает пальцы, смотрит, чуть склонив голову набок. изучает. запоминает. нет никого из мужчин, кто был бы таким же красивым.

[indent] — именно потому, что я дочь Валирии, мой брак — сложность, разве нет? вместе со мной мой муж, кем бы он ни был, получит дракона. Мераксес не будет его слушать, конечно же, но разве мы готовы терять ее сейчас? — Вхагар еще не окрепла, огневая мощь Мераксес им нужна. ни один муж не будет рад отпускать жену в полет на драконе. — наши драконы должны принадлежать только нам. только мы можем летать на них. только мы слышим их, и они отвечают нам, — Рейнис проводит языком по губам. — мне нельзя выходить замуж за вестеросцев. за кого-либо, в ком нет валирийской крови. я хочу быть счастлива, но я не буду счастлива где-то еще. мне хорошо здесь. с тобой. то есть, с вами, — будто случайно оговорилась, но случайности не случайны. Рейнис намекает, Рейнис каждым словом / жестом / взглядом / улыбкой дает понять.

у дракона три головы.
у них есть три дракона.
их трое.

[indent] — я могу не собирать у себя менестрелей, — она невинно взмахивает ресницами. — если они мешают.

⠀⠀⠀⠀⠀  У каждого в их скромной команде было своё место. Каждый исполнял свои обязанности и у каждого была своя функция. Бесполезных людей Бутчер при себе не держал. И даже если от человека практического толку с гулькин хуй, то уж поверь, Бутчер разглядел в нём потенциал, если решил иметь с ним дело. На что — на что, а на меркантильную выгоду глаз у Уильяма всегда был намётан. Так он встретил Француза в своё время. Дело было давненько. Парень просто ввязался в драку в одном из баров, будучи вдрабадан бухим. Бутчер ему подсобил тогда. Они раскидали всех дуэтом, выбрались сухими из воды в той передряге. И дальше всё завертелось само-собой: бутылка-другая нефильтрованного тёмного на бордюре, разговоры по душам, травмы детства и… Поражающее воображение умение привязываться и подчиняться. Бутчер никогда и никому не врал о том, что использовал и тёмную сторону людей в своих личных, порой корыстных целях. Старался брать от них их максимум и обращался к ним, когда те были ему необходимы. А Френчи… Он потрясающий химик. Кстати, варит просто крышесносный медамфетамин. Кристально чистый, как слеза младенца. Даже в Афганистане Билли такого не пробовал… А Французик мог из говна и палок построить водородную бомбу. У него влиятельные друзья в России, хоть и в прошлом. Но Билли уверен, что и это рано или поздно может пригодиться. В общем, полезный элемент.
⠀⠀⠀⠀⠀ Марвина Билли знает ещё дольше и лучше. Сошлись ещё в лохматые армейские будни. В команде всегда необходим хоть кто-то адекватный, здравомыслящий и трезво смотрящий на ситуацию. ММ был настоящим противовесом им всем: робости и неуверенности Хьюи, агрессии и хуйне Бутчера, зависимостям Френчи и даже молчаливости Кимико. ММ всегда и всё содержал в идеальном порядке и чистоте, а мысли — в здравом рассудке. Да, были и минусы. Душнота, например, его чёртово ОКР и чрезмерная правильность, но это капля в море против того, что предлагал им Марвин. Действительно ценный кадр, отлично обращался с любым видом оружия, не был умалишенным психопатом или лицемером гандоном, у него не было зависимостей. Он даже не курил. Такой человек им необходим как кислород любому организму.
⠀⠀⠀⠀⠀ И даже Кимико. Беспрецедентный случай, выходящий за грань горизонта принципов Бутчера. Он ненавидит суперов всеми силами души. Готов удавить всех и каждого голыми руками, если представится возможность. Они ведь не люди. И даже не божья ошибка. Обнаглевший, попутавший все берега, сброд уродов и ублюдков. Билли отчаянно верил, что они ещё хуже, чем он сам. И даже она… Та, что стала такой против собственной воли. Похищенная из своего дома, маленькая девочка. Та, что видела как её родителям перерезают глотки собственными глазами и с тех пор не издавшая ни единого звука. Ту, что заставляли убивать таких же как она — маленьких, ни в чём неповинных детей. Смертоносное чудовище и машина для убийства. Кто ж в прошлом поверил бы, что Бутчер снизойдёт до того, чтобы позволить этому немому монстру жить с ним под одной крышей и дышать с ним одним воздухом в комнате. Кому скажешь — не поверят и покрутят пальцем у виска. И всё же… Факт остаётся фактом: он сбросил опеку над ней на мягкотелого Француза, который поручился за неё своей головой. Бутчер не имеет с ней дел напрямую, не разговаривает, старается не замечать вовсе, но не может не признать тот факт, что она… Полезна. Настоящая ударная сила. Рэмбо в чёрном их отряда. Та, что может разодрать на британский флаг голыми руками тех, кто направляет на неё огнестрельное оружие.
⠀⠀⠀⠀⠀ И всем им Бутчер точно так же говорил гадости, криво ухмылялся в лицо, ядом залезал под кожу, достигая самой души и в грош не ставил их чувства. Порой даже с грязью смешивал. Мог точно так же бросить их всех на произвол судьбы, когда представится возможность сделать своему врагу больно. По-настоящему, блядь больно. А ещё лучше — изничтожить. Аннигилировать на атомы. Тогда никто и ничто не встанет у него на пути. Ни дружба, ни товарищество, ни привязанность, ни любовь.

[ С чего ты взял, что ты особенный, Хьюи? С чего ты взял, что твои чувства, эмоции и прочее чем-то важней, чем чувства других соратников? Что наша цель не важнее, сука, чем всё остальное в этом мире? Чем я, чем ты и что угодно другое? Не важнее сияющей пизды? Не важнее желания забыть? Всё бросить и начать всё заново? Что можно вот так просто взять и отвернуться от мести? От того, что сжигает тебя изнутри и того, что правильно? Ты ложишься спать, Хьюи. О чём ты думаешь перед тем, как закрыть глаза? О том, как нежна её кожа? Как светятся глаза от оргазма, когда она кончает? О её улыбке, пока ты вероломно врёшь ей открыто и в лицо? И тут твои фантазии заканчиваются и начинаются мои. Ты врёшь ей Хьюи. Ради чего? Собственного самоудовлетворения? Ты убийца. И попробуй сказать, что тебе это не понравилось. Ещё как, сука, понравилось. Я же видел по твоим глазам. Это самое ахуенное чувство, мать его… И вот это действительно важно. Оно важно. ]

  Бутчер нагоняет их когда уже всё закончилось. Слегка запыхавшийся, он шмыгает носом, пряча пистолет назад, за пояс под пальто. Подходит к парню и одобрительно хлопает того по спине в награду за отлично проделанную работу.
- Ты молодчина, Хьюи. Красиво спать уложил. - хвалит без яда в голосе или едкого сарказма. А искренне и от всей души. Было бы очень неприятно упустить кого-то вроде Освальда. Особенно после того, как Бутчер проделал огромную работу, чтобы найти утырка. Ужас пару раз громко гавкнул, желая принять участие в этой странной сходке.
И он не ожидал, что Кэмпбелл справится с этой задачей. Но надеялся. Как и всегда надеется на него. Надеется, что этот ветер похоти в его голове относительно Звёздочки перестанет гулять. надеялся, что он примет правильное решение. Поймёт, чего хочет Билли и почему он  т а к о й  на самом деле.

⠀⠀⠀⠀⠀ Что ж, отлично. Но дело сделано лишь наполовину. Бутчер смотрит на этот костлявый кожаный мешок дерьма на земле, восстанавливая дыхание.
— Знаешь кто это? - ну, конечно не знает. Откуда?
— Освальд Данико. Главный наркобарыга всех суперов… - [ поджимает губы, слегка делая скидку на настоящее положение ублюдка ] — Был им раньше. Поставлял особые колёсики для её величества — Королевы Мэйв и человеческий адреналин для Хоумлендера. - Бутчер упирает руки в бёдра, ощущая какую-то гордость за то, что говорит об этом с Хьюи. Чтобы тот знал что скрывается за ширмой. потому что ему казалось, что он недостаточно дерьма видел.
— Работал на меня, стучал на супов, приносил мне дровишки, пока не ссучился. Мне всегда было интересно где он их брал… — но сейчас всё это уже не важно. Потому что наркоша стал постепенно приходить в себя после того, как Хьюи смачно приложил его об асфальт.
— О-ох… Какого хера? Вашу мать, это ещё кто? — стонет торчок, пытаясь сфокусировать мутный взгляд на Пацане.
— Тот кто взъебёт тебя ещё раз, если понадобится и поверь мне, я его останавливать не стану. — наконец к Бутчеру возвращается едкая ненависть ко всему живому. Он наклоняется и бесцеремонно шарится по карманам пойманного мужика. Со второй попытки выуживает мобильник. Идентификация лица. Занятно. Подносит к разбитой роже, чтобы разблокировать. Получается. Лезет в контакты. Прокручивает довольно длинный и интересный списочек знакомых имён и тех, которые Бутчер видит в первый раз в жизни. Наверняка там и компромата полным полно… Но поебать сейчас на это. Находит нужный номер. Звонит, совершенно спокойно ожидая когда пройдут гудки. И спустя несколько секунд на той линии слышится женский голос.
— Да, слушаю. — На лице у Билли кривая усмешка.
— Сьюзан. Вот уж не думал, что ты ответишь… Нынче зам главы ЦРУ откликается на зов любого страждущего или мне просто повезло? - не сложно догадаться, что Рейнар сразу узнала его. Да и Хьюи мог сделать кое-какие выводы, слушая этот разговор.
— Бутчер. - [ отстранённое утверждение. Она всё поняла. Билли на него всё-таки вышел. ] — Что ты сделал? - сразу вопрошает с оттенком страха за свой источник информации.
— Пока ничего. Но сейчас сделаю. Знаешь… Хочу чтобы ты это видела. - Бутчер подрубает фронтальную камеру и вручает телефон Хьюи.
— Будь другом, подержи-ка. - сейчас это была не эксплуатация, а работа в команде. Он ему помогал и Бутчер так же надеялся, что Хьюи пойдёт с ним до конца.
— С чего ты решила, что можешь заявиться и отнять у меня то, что принадлежит мне? Вот так вот просто, без договора? - Бутчер поднимает ублюдка с земли за волосы и с грохотом впечатывает в мусорный бак.
— Бутчер, не смей. Только попробуй… - её голос надрывается, но тщетно. Он начинает жестоко избивать бедолагу, не позволяя и словом обмолвится. Кажется, он там что-то пытался прошипеть. Послышалось булькающее “хватит”. 
— Ты ведь сама виновата, Рейнар. В эту игру мы можем играть вдвоём. Или ты забыла? Знаешь, раз уж ты переманила этот кусок дерьма на свою сторону и он отлизивает тебе твою мохнатку, то теперь… Не будет отлизывать больше никому. - с этими словами Билли снова ставит пошатывающееся ватное туловище к мусорному баку.
— Бутчер, сука! - но он бесцеремонно давит пальцами на впалые щёки, болезненно сдавливая их аж до хруста в скулах. Те расползаются, открывая челюсти, а затем второй рукой не брезгуя лезет в чужой рот. Освальд мычит, пытается сопротивляться, вертит головой, но сил уже не хватает. Бутчер зарывается внутрь пальцами, с какой-то там попытки жёстко хватает за язык, впиваясь в него ногтями и вытаскивает наружу.
[ Смотри. Смотри, хорошенько что бывает с предателями ]

⠀⠀⠀⠀⠀ Сильный удар апперкота приходится в нижнюю челюсть. Да так, что выбивает часть зубов. Те с характерным звуком, словно рассыпавшийся биссер, летят на мокрый от мусора и говна асфальт вместе с добротным куском языка, который так охотно подхватывает Ужас и совершенно беззаботно съедает. 
— Ты мразь, Бутчер! Какая же ты, сука, гнида! — рычит женщина по ту сторону. Он бросает вопящее не своим голосом тело и подходит к камере чужого телефона.
— Скажешь мне это лично. - рычит в ответ и сбрасывает звонок. Телефон из рук Пацана забирает.

⠀⠀⠀⠀⠀ Бутчер снова зол. Но в этот раз не на Хьюи. Нет. парень себя отлично показал, он и вправду молодец. Сейчас он зол на эту мерзость, что стонала под ногами, истекая кровью. Грязная паскуда.

⠀⠀⠀⠀⠀ Бутчер перешагивает через него.
— Пойдём, Хьюи. Пора нам встретиться с Заместителем Главы ЦРУ. - прячет руки в карманы, кивнув головой, призывая садится в машину.
Билли снова надеялся, что Кэмпбелл понял. Понял почему Бутчер это сделал. Почему так поступил. Что это не просто вспышка злоебучей ярости и бессмысленная жестокость. Что это нужно было сделать. Даже необходимо. Предателям испокон веков отрубали языки. Чем этот лучше? Но ещё Бутчер надеялся, что Хьюи когда-нибудь сможет так же. Сможет смотреть и не осуждать.

сегодня не спалось — выматывающий первый рабочий день вместо ожидаемой бездны сна наградил ее бессонницей, которую она пыталась изгнать переворачиваясь с боку на бок, а порой и пытаясь накрываться подушкой с головой... петуния успела задремать, когда резко проснулась от шума за окном. секунду девушка не шевелилась, прислушиваясь, пока не поняла, что это не приглушенные голоса родителей или сестры, не скрип ветвей под ветром и не случайный проезжающий автомобиль. кто-то окликал лили. протяжно, настойчиво, словно в этом доме могли обитать ещё какие-то загадочные создания, кроме обыкновенных, нормальных людей.

злость поднялась в ней быстрее, чем сознание окончательно проснулось. внутри неё было столько усталости, столько накопившегося раздражения, что ей даже не пришлось раздумывать, прежде чем резко сбросить одеяло. как же ей осточертело это — просыпаться от того, что её сестру зовут в другой, чужой мир, который всегда будет важнее семьи. в комнате было темно, но сквозь тонкие занавески пробивался свет уличного фонаря, размытые полосы его лучей ложились на стену, вкрадчиво ползли по полу. петуния села на кровати, несколько мгновений прислушиваясь к тишине в доме. никто, кроме неё, не проснулся — видимо, к таким вещам здесь давно привыкли. она тихо выдохнула, чувствуя, как раздражение закипает в ней с новой силой. даже во сне лили умудрялась испортить ей вечер. пока петуния поднялась, на ощупь искала халат и накидываоа его на плечи её движения были резкими, отточенными до автоматизма [как всё в её жизни] всё, что она делала, имело цель, имело смысл, в отличие от этой бессмысленной, полной глупых фантазий суеты, которая неизменно тянулась за лили. петуния стиснула зубы и потянулась к окну, отдёргивая ткань так резко, что та зашуршала: внизу, на улице, действительно стоял кто-то незнакомый — фигура находилась в полумраке, но она смогла разглядеть лёгкий наклон головы и отчетливое ожидание в осанке.

не снимая домашних туфель, она прошла через комнату и по лестнице вниз. в этот момент ей хотелось больше всего на свете закурить, но сигареты остались в тайнике под кирпичом во дворе, а выходить наружу означало не только холодный воздух на голых плечах, но и необходимость объяснять, кто она такая, почему здесь, и почему её бесит этот чужак под окном [она уже знала, что ему скажет] её пальцы сжались в кулак, когда она толкнула дверь, и холодный воздух коснулся её лица. в такие моменты петуния мысленно костерила этого п р о с т о г о вернона, что он всё никак не решится сделать ей это дурацкое предложение, и она не съедет наконец-то из этого дурдома. хотя бы пока лили не перестанет просиживать зад со своим «у х а ж е р о м» на родных простынях и не укатится, не умчится через свой портал, в свой чудесный мир фей и гадящих единорогов.

каждый раз, когда тунья злилась из-за сестры, она придумывала новый эпитет этому миру магии, поднимая разделяющую их стену кирпичик за кирпичиком вверх. но сегодня ночью она была не просто зла. она была уставшей. она была той самой фарфоровой чашкой, которую так никто и не склеил золотом, потому что, в конце концов, зачем? время шло, а она по-прежнему оставалась на заднем плане — та, кто не обладала ничем, кроме холодной расчётливости, аккуратно уложенной жизни и тщательно скрытых в уголках памяти надежд, о которых даже думать себе запрещала
— у нас тут не богодельня, — пробормотала она себе под нос, выходя на улицу и уперев руки в бока. но вот подул легкий ветерок и её тонкие пальцы дрогнули, когда она прижала их к ткани халата, сдерживая желание закутаться потеплее. сейчас она прекрасно знала, каким взглядом на неё посмотрят и знала, что он скажет. так, же, как она знала, что он уйдёт, как только поймёт, что здесь не найдёт того, кого искал... и всё же её взгляд приковался к незнакомцу, что на мгновение она забыла, что должна злиться — его осанка, его выражение лица… оно было знакомым — петуния до боли хорошо знала этот взгляд: она видела его в глазах лили, в глазах тех, кто жил другой жизнью, полной магии, приключений, значимости... она даже знала, как он звучит: ты всего лишь маггла. её пальцы рефлекторно сжались и она отвернулась первой — она не собиралась позволить кому-то вроде него сделать её день еще хуже. как и не собиралась стоять здесь и чувствовать себя той, кого снова обошли стороной. будь у неё хотя бы капля честности, она бы признала — когда-то она мечтала о жизни, полной волшебства, новых открытий, захватывающих приключений...

у госта колено начинает чесаться, когда роуч попадает в область обнаружения. эта область глазами лейтенанта выглядит как самый важный радар с самым угрожающим звуком оповещения, с каждым разом она становится только больше, и зависит скорость увеличения этой самой области от прямого контакта с целью. чем чаще роуч шутит о нем, чем чаще не попадает в красное в окружении девяти под тяжелым призрачным взглядом, чем чаще крадет и прячет личные вещи райли, все быстрее склоняясь к одежде — она ему даже не по размеру, но оверсайз, вроде, нынче в моде. и чем чаще роуч обращает внимание на госта, когда в четырех стенах более никого не наблюдается. ему совсем не привыкать, когда из подобной комнаты выходит последний — лейтенанту не нужно лишнее внимание, иначе ситуация до оскала стиснутыми зубами начинает его напрягать.
но тараканы  всегда остаются там, где можно вкусно перекусить. роуча не прогонишь даже тапком, прибитым изолентой к си четыре.

теперь колено покрывается зудом и заставляет обратить внимание. настолько жестко, что гоуст кладет ручку на стол и пытается от дискомфорта избавиться усилиями всех пяти пальцев — он чешет и бесконтрольно замирает в дыхании, бросая весь свой «нюх» в слуховые каналы — роуча услышать тяжело, но даже тараканьи лапки в глухой тишине для госта превращаются в барабанную дробь. и он слышит это. и замирает все больше. как будто ежесекундно загружая в мозги поправки перед самым важным выстрелом.
гост еле усмехается, поддав жару в уже приросшую вторую тканевую кожу, и умудрившись дать оценку настроенности сержанта по одним лишь шагам.
колено все же не подводит. с роучом никогда.

в тихие времена в стенах базы начинается самое страшное и смутное время — бумажная бюрократия. бесконечное заполнение форм и отчетов набрасывает на госта мысли убогие и извращенные: пусть каждый день в мире будет неладно, пусть каждую долю секунды в нем будут нуждаться где-то еще. он сутулой собакой с тяжелой грацией удирает и скользит по всем углам, когда через третьих лиц слышит, что соуп его обязательно и срочно ищет. гост убегает, а соуп находит. и забрасывает ворохом тошнотворной бумаги, которую просит за него заполнить. скулить уже не приходится, все равно не поможет. приказы, к великому его сожалению, исполняются без оговорок не только в рабочих полях.
гост пришел со своей макулатурой в комнату отдыха, потому что только здесь в данное время это можно было сделать спокойно и без отвлекающих маневров — хотелось закончить быстрее и заняться более важными, не разъедающими по крупинке мозги делами. он вникал и почти без слез плакал, трудно справляясь с мерно зреющим раздражением, когда что-то пропускал или в конце вынужденно делал поправку, из-за которой соуп обязательно попросит все заполнить снова. подписи капитана стояли на девственно чистых листах, что толкало на мысли недобрые. когда-нибудь гост отомстит за нечестно переданную ему даже не его работу. отомстит и не подавится.

роуч умело переключает передачи в гостовской менталочке, появляясь в дверном проеме с непринужденной легкостью. саймон действительно топил на четвертой, пока гари не сбросил все до почти нейтральной. гост расслабляется и ведет забитыми плечами, разминая, старается уже поджечь взглядом этот сучий листок бумаги у себя в руках. когда-нибудь он обязательно научится даже этому.

— уже проведена, и я не досчитался одной. будет очень неловко, если я найду ее у тебя, правда? — гост продолжает зрительно уделять больше внимания каким-то документам, впрочем, мысленно уже давно переключив все свое сознание на объект, что сидит теперь довольно близко в пустующей огромной комнате по правое плечо — объект живой и до черта настырный.
— а в карты... хм, не боишься проиграть последние штаны? — ладно, гост признает и даже готов прогибаться — бумаги подождут. теперь все может подождать.
он откладывает заполненную готовую стопку куда-то в ящик стола, а сверху кладет листок с огромной подписью «для капитана мактавиша», где внизу маленьким шрифтом мелькает постскриптум «желаю вам расстройство желудка каждую ночь, сэр». из все того же ящика выуживает потрепанную колоду карт, пытаясь припомнить, с каким счетом они выходили из-за стола в последнее время. от этой памяти зависели и ставки — у госта все же настрой скверный и с легким оттенком желания воздать и успокоиться. пусть даже это будет роуч, который просто попал под горячее.
— во что играем? на что играем? — он, наконец, почти не вставая, разворачивает стул по направлению к гари и впервые встречается с этим щенячьим взглядом, что жаждет коротать время с плодотворным интересом. с гостом обычно игра сводится к банальному — темы личного характера и конечно же его лица каждому новому сержанту нисколько не дают покоя. но саймон позволяет и продолжает играть с этими ставками, лишь подогревая крепкий интерес.

Он оставляет несколько крупных купюр мороженщику и сбегает под шумок, пока дети облепили ярко раскрашенный прилавок. И практически тут же его выхватывает наконец появившаяся Морс. Тони в каком-то совершенно детском порыве пытается спрятать от нее циферблат старко-умных часов, зная, что еще не наработал сегодня на углеводы в коле, но быстро спохватывается и позволяет перехватить себя за запястье, самодовольно выпячивая грудь и шумно, демонстративно всасывая газировку через соломинку.
— Что-то сбоит, — нагло врет Тони прямо Бобби в глаза, ухмыляясь, — надо будет выпустить обновление ПО.
Слегка озадаченно сдвинув брови, он протягивает ей влажную и чуть липкую от плеснувшей во время возни с малышами газировки руку, тут же инстинктивно отдергивая ее, как только игла пронзает подушечку пальца. Не больно, но неожиданности он с некоторых пор тоже не жалует.
— Ну и как? — посасывая проколотый палец, Тони пытается подглядеть в экранчик прибора, но по строчкам данных понимает лишь, что идет расшифровка биохимических данных, а в биохимии он не мастак, за этим к Беннеру. — Я буду жить, доктор?
Тони прикусывает щеку изнутри, страстно желая себе врезать. Ему стоило бы быть внимательнее к тем, чьими усилиями он продолжает изводить Пеппер своими капризами и вообще способен дышать и как там... ощущать дуновение ветра на лице, а не существовать в террабайтах данных без возможности закидываться украдкой алкоголем.
Тони нравится ощущать легкое давление на свой локоть, тепло живого тела — он, всю жизнь сторонившийся лишних физических контактов, осознал, как много тем не менее они занимали места в его жизни, только когда его сознание было ограниченно программным кодом и системными возможностями. Ободряюще хлопнуть Брюса по плечу, ткнуть Роуди кулаком в бок, шутливо его задирая, почувствовать легкое касание рук Пеппер, поправляющих галстук перед публичным выступлением или ерошащих волосы, отвлекая его от очередного улучшения обмундирования кого-то из Мстителей, напоминая, что нужно есть хотя бы раз в день. Он помнил рифление на рукоятке любимой отвертки, упругость антистрессового мячика, вес и тепло наполненной кофе кружки. Видеть, но не иметь возможности коснуться — именно это снова и снова заставляло осознавать несовершенство собственной задумки. Шутка не удалась. Вечная жизнь — дерьмо. По крайней мере та, в который ты не можешь повторить фокус полтергеистого Патрика Суэйзи.
— Вы что, собираетесь отправить меня на Олимпийские игры?! — он в деланном ужасе округляет глаза, поддерживая игру и разворачиваясь к Бобби вполоборота, ищуще заглядывая ей в глаза. — У меня, конечно, набирается чудесная команда чирлидерш, но кажется для этого уже поздновато. И ты не можешь лишить меня чизбургеров, мне необходимы быстрые углеводы. Эта штука, — он постучал себя пальцем по виску, — не станет работать на сельдерее и морковке.
Тони улыбается на ремарку об Уилсоне, но из глаз пропадает последний намек на веселье. Мстители любят это — говорить о командном духе, единстве, семье, создавать видимость общности и делать вид, что верят во всю эту хрень. Пожалуй, Тони и сам верил — когда-то в самом начале, по крайней мере очень хотел верить, но время показало, чего на самом деле стоят громкие лозунги и тихая уверенность в том, что друг никогда не предаст. Жизнь берет тебя за загривок и макает рожей в кучу дерьма, убедительно притворяющейся клумбой с цветами. Раскол Мстителей ударил по нему едва ли не тяжелее, чем по остальным: у Стива был Барнс, у Уилсона — интеллект первокурсника с сопутствующими максимализмом и отсутствием сомнений в сделанном выборе, у Ванды — незамутненное чувство ненависти ко всему, что отняло у нее семью, чему оба раза косвенно способствовал сам Тони. У растяпистого Лэнга была семья — настоящая.
Даже Пеппер полностью погрузилась в дела компании, доверие к которой, неразрывно связанной с именем Старка, было подорвано случившимися разногласиями Мстителей с правительством. А у Тони, после того, как Наташа отошла в сторону, после того, как ушел Вижн, осталось только чувство вины — и отпечатавшаяся на внутреннем веке схема прототипа экзоскелета для парализованного Роуди. Он чувствовал себя пустым и смятым, как пивная банка.
Наташе как-то удалось снова почувствовать себя частью команды, и Тони восхищался ее стойкостью. Сам он на это способен не был, но жалость к себе была еще отвратительнее бессилия, так что он вернулся к проверенному способу сублимации всех проблем — к работе. Игнорировать самого себя у него всегда получалось лучше всего.
— Уилсона можно понять, — привычка отшучиваться  в Тони сильнее безусловных рефлексов, даже если на это почти не осталось моральных сил, из-за чего все выглядит как нелепая попытка доказать, что пациент скорее жив. — Это как если бы самая крутая девчонка из класса вдруг принесла тамагочи круче, чем у тебя, и пропал последний шанс заинтересовать ее хоть чем-нибудь... Сколько ему лет? Когда он учился в школе еще были тамагочи или уже перешли на биониклов?
Тони в наигранной задумчивости смотрит вверх, потирая тонкий шрам-спайку на щеке, где поврежденную ожогом кожу заменили синтетической. Ни он, ни Бобби не торопятся переходить к делу, сведшему их сегодня здесь, подальше от чужих ушей, стен и безусловно напичканных следящей аппаратурой холодильников, позволяя себе хоть немного насладится иллюзией, что этому миру в кои-то веки ничего не угрожает и они — просто друзья, решившие проветрить легкие от пыльных офисов и наполненных химическими запахами мастерских. Морс ему нравится — рациональная, не склонная к идеализации тех сил, которым решила присягнуть на веру, безусловно гениальная, колкая и прекрасно представляющая, что обычно скрывают за ширмой из кажущегося циничным сарказма. Она не лезет в душу и не пытается вывести на душеспасительные беседы, без которых Стив не мог прожить, кажется, и дня. С ней было легко общаться, еще проще — работать и молчать.
— Вот видишь, даже у Итана Ханта есть отпуск, а ты берешь работу на дом, — Тони высвобождает руку, чтобы сщелкнуть с ее плеча упавшую с дерева гусеничку, — вместо того, что махнуть на пару деньков в Вегас и подцепить там какого-нибудь миллиардера, который избавит тебя от необходимости вставать по будильнику до конца жизни.
Он подбирается, бросая взгляд в указанном Бобби направлении и тут же отворачивается от берущей на изготовку смартфоны группки воодушевившейся молодежи, хотя надежды на то, что они решат, что обознались, уже не оставалось.
— Черт. Может бороду сбрить или отрастить волосы? Как-то не улыбается выходить на улицу с накладным носом. — Тони подхватывает Морс за локоть и тащит направо, где за зарослями чего-то древовидно-кустистого вроде бы проглядывает тропинка, и неожиданно для самого себя искренне смеется. — Святые байты, прячусь по кустам как школьник. Только пива с травкой не хватает. Вроде оторвались? Стоило спасать мир, в котором я не могу спокойно пройтись по парку с девушкой.
Одергивает футболку и развязывает рукава ветровки, от которой уже взопрела поясница, закинув ее на плечо. Опасливо смотрит через переплетение веток, рассеяно запуская в волосы пятерню, и окончательно превращает в хаос остатки утренней укладки, с которой не справились до конца кепка и ветер.
— Кэрол не шлет мне открыток с видами колец Сатурна, если ты об этом. Может рассмотришь на замену Тора? У меня в Башне только рыжие женщины. Но ту историю мне рассказала. Я предложил ей снять фильм, получится не хуже, чем "Люди в черном".
Тони продолжает прервавшийся разговор, уже понимая, к чему так ненавязчиво его подводит Бобби — слишком ненавязчиво, но зато не придется прятать труп, так? Некоторое время он просто молча идет вперед, рождающиеся вопросы пощипывают кончик языка, но все они либо запоздалые, либо преждевременные, все они — не о том. Он останавливается, перекрывая Бобби дорогу, и, сняв очки, смотрит так, будто видит в первый раз — пристально изучает лицо, особое внимание уделяя выражению глаз, отмечает собранное положение плеч.
— Я не стану спрашивать как и когда ты об этом узнала. Но вот почему ты пришла с этим ко мне — интересно.
Момент, пожалуй, достаточно драматичный, но это не мешает Тони, шурша оберткой, достать из кармана джинс мятный леденец и закинуть его в рот.

Когда они только-только попадают к этому человеку, в бар, все непривычное, пугающее. Начиная от посетителей, что то посмотрят не так, то спутают с каким-то уборщиком и кинутся стаканом, заканчивая большими, ОГРОМНЫМИ железными перчатками, висящими прямо у самого высокого столика, где обычно Вандер и делал напитки. Вайлет сжимает его большую ладонь так, словно от этого зависит ее жизнь, и Пау делает точно также, хотя все еще боится, опасается, смотрит загнанным зверьком, что несмотря на страх тянет любопытный нос вперед. Этот человек кажется строгим на первый взгляд, хмурым, пусть и оживает в баре, добродушно встречая гостей, но, стоит тем повести себя как-то не так, выставляет за дверь. Вначале спокойно, просит, но если те не понимают... Паудер научилась чувствовать, когда компании в Последней капле вот-вот перейдут за черту дозволенного, и сбегала в свою небольшую, но уютную комнату, раньше, чем хозяин заведения начинал проводить с нарушителям спокойствия беседы, а лучше было бы и вовсе сбежать на улицы.

На улицах Зауна у них наконец-то появляются друзья. Ну как... У Вай появляются. Майло и Клаггор как-то пытаются свистнуть у нее мешочек с деньгами, а она в долгу не остается и красиво разукрашивает им нос и глаз. Мальчишки какое-то время ходят поодаль, боятся подойти, да и сестра лишний раз играет чуть окрепшими руками, резко подается вперед, будто готовясь нанести удар. Но потом они все же подходят, спрашивают, откуда Вайлет научилась так драться и просят научить тоже. Что удивительно, Вай их учит. Но не Паудер. Нет, для той слишком много но. У сестры и вовсе появляется с десяток правил, которые сама она не всегда выполняет.
— Не привязывайся к нему, — говорит как-то Вайлет, а сама позже глотает слезы, прячет их в плечо Вандера.
— Тебе рано драться, ты еще маленькая, — и уходит учиться боксировать.
Пау дует губы, щеки, это не помогает. Пронзительный, твердый, стоящий на своем взгляд родных глаз не дает ослушаться, не смягчается, стоит состроить грустную моську, и приходится подчиняться. В те моменты, когда Вай просит, когда видит. Уходить к Коротышке(хотя не стоило, наверное, его так называть, все-таки он даже чуть выше Пау) мастерить и копаться в забавном мусоре, пока сестра отрабатывает удары, отпускать, провожать взглядом ее и других, когда они идут вылазки в верхний город и возвращаются слегка потрепанные, но с целыми мешками настоящих сокровищ, завистливо вздыхать над монетками, что удается выручить за этот «ценный хлам» пилтошек. Все это Паудер делает прилежно, выполняет каждое правило, пока старшая сестра смотрит, вот только стоит той отвернуться, отвлечься, и малышка с рвано стриженными волосами тренирует удары, лазает по трубам, покосившимся домам, скрывает за лоскутами наручей на руках ссадины и ушибы, гордо вздергивая нос и говоря «так круто ходить!».
А Вайлет сильно увлечена тем, чтобы насолить пилтошкам, чтобы достать и забрать у них все, что помогло бы им подняться с самого дна, и потому, кажется, не замечает ушибов, не замечает того, как Пау прячет руки, как часто рвутся штаны на коленках. Она даже не смотрит, не хочет, как здорово за время ее отсутствия младшая научилась цепляться за стены и выступы в них, только замечает, как хрупкие, слабые пальцы разжимаются под конец от сильной нагрузки, и причитает после. И снова уходит.

Паудер не выглядывает любопытным, робким зверком из-за двери и не смотрит, много ли посетителей сегодня в Последней капле. Она просто плетется, таща позади кролика Вай, забирается на высокий стул со второго раза, устраивая надутую щеку на барной стоки и сажает перед собой игрушку. Долго смотрит на ту, словно она даст ответ, но в вязанных игрушечных глазах-черточках нет ничего, кроме молчащих ниток. Девочка хмурится, поджимает губы и дает кролику легкий щелбан, от чего тот падает. Победа над любимой игрушкой сестры не радует. Да и что может радовать, когда она снова ушла, бросила, оставила сидеть тут, а сама там определенно перехватывает пирожные и другие сладости, Клаггор рассказывал, беря в мешок все, что попадется на глаза, даже не зная, для используются те или иные штуки. Пау почти подтягивает вплотную к себе ноги, в последний момент вспоминая очередное правило «не залезать на стулья с ногами», и опускает те со вздохом, наконец обращая внимание на Вандера.
— Ва... — начинает она, обеспокоенно оглядывается по сторонам, проверяя, как далеко стоят посетители, чтобы услышать ее слова, и продолжает уже на порядок тише, — пап... я правда слабая и никогда не смогу драться? Вай ведь может. Почему я тогда не могу?
И с замиранием сердца затихает, ожидая ответа от того, кто за последние пару лет стал родным и близким.