О чем печалишься мой Сфинкс,
С несчастным видом обреченным,
Чего сидишь ты у воды,
Тоской немою удрученный,
Наполовину дикий зверь,
С лицом невинной стройной девы,
Кто в этой жизни мы теперь?
Чужие гости новой эры,
Ран вековых остался шрам,
Нас жизнь не мало потрепала,
Но все же как никто другой,
Ты так же близок к идеалу.

Как будто славный победитель,
В пустыне дремлет исполин.
Египта мудрый покровитель,
Огромный Сфинкс среди равнин.
Восход восторженно встречает,
Истории бессменный гид.
Наверно, слишком много знает —
Хранитель вечных пирамид…
Кто, и когда? С какою целью,
Гигантский колосс изваял?
Кто над земною колыбелью,
К пескам навечно приковал?
Сомкнувши каменные губы,
Молчит он много тысяч лет.
Ветра и войны, очень грубо,
На нём оставили свой след…
А может, людям в назидание,
Однажды Сфинкс заговорит?
Откроет тайны мироздания,
Во все секреты посвятит…
Как будто славный победитель,
В пустыне дремлет исполин.
Египта мудрый покровитель,
Историй древних властелин.

Легенды лгут! Я просто был богат,
Знал: золото - прибежище в ненастье...
Что мне молитвы праведным богам,
Когда в моих руках источник власти?

Я Диониса даже не встречал -
Поверьте, встретить бога просто дико...
Ведь труд людской - начало всех начал,
А я ведь царь!!! Я всех людей владыка...

Я жил! Что мне чужого горя гнет,
Что беды? Ветер я, они - полова,
Но мысль меня к подножью трона гнет -
Что - золото, коль нет живого слова?

Иссякнет злато - поднесут ли пить?
Лесть лизоблюдов? Мерзко! Сердце стынет...
А друга можно ль золотом купить
Или глоток воды купить в пустыне???

Любовь... А ей цена на свете есть?
А счастью - если счастье не в богатстве?
А можно ли купить за деньги честь?
А можно ли купить за деньги братство?

Нет, не богов, а жажды злата месть -
Душе среди богатств земных так пусто!!!
На золоте могу я пить и есть-
Я голоден по искренности чувства...

Своей улыбкой, странно-длительной,
Глубокой тенью черных глаз
Он часто, юноша пленительный,
Обворожает, скорбных, нас.
В ночном кафе, где электрический
Свет обличает и томит
Он речью, дьявольски-логической,
Вскрывает в жизни нашей стыд.
Он в вечер одинокий — вспомните, —
Когда глухие сны томят,
Как врач искусный в нашей комнате,
Нам подает в стакане яд.
Он в темный час, когда, как оводы,
Жужжат мечты про боль и ложь,
Нам шепчет роковые доводы
И в руку всовывает нож.
Он на мосту, где воды сонные
Бьют утомленно о быки,
Вздувает мысли потаенные
Мехами злобы и тоски.
В лесу, когда мы пьяны шорохом,
Листвы и запахом полян,
Шесть тонких гильз с бездымным порохом
Кладет он, молча, в барабан.
Он верный друг, он — принца датского
Твердит бессмертный монолог,
С упорностью участья братского,
Спокойно-нежен, тих и строг.
В его улыбке, странно-длительной,
В глубокой тени черных глаз
Есть омут тайны соблазнительной,
Властительно влекущей нас…

Она не проста, хоть кажется всем
Спокойной и тёплой, как летний дождик,       
Но взгляд её пристальный – вечный плен,
Характер – удары хлыста по коже.

Её красота разжигает страсть
В душе, и кольцом обвивает шею...
Она – приговор палача, напасть,
Смеяться никто не рискнёт над нею.

Пока ожидали женщины все,
Когда к ним мужчины придут с поклоном,
Она, растворяясь душой в весне,
Сама становилась для них иконой.

Её невозможно испить до дна,
Каким бы ты ни был искусно-нежным,
Она не подарок, она – война,
С которой никто не вернётся прежним

А время порохом сыпется
В жизнь мою - пулю литую,
Может выстрел громом откликнется,
А может, пройдёт вхолостую.

И «ствол» снят с предохранителя -
Уж надо в дорогу идти,
К другой запредельной обители,
Моя пуля-жизнь, полети.

Пусть мир не почувствует выстрела,
И будет твой близок конец,
Но пусть выстрел твой будет истинным,
Оставившим в мире рубец.

А время сыпется порохом:
Твой выстрел и твой конец…
Возможно, он будет не шорохом,
А громом средь ясных небес.

Рыжий мальчик, синеглазый, апельсиновая сказка
И восьмое чудо света, так похожий на кота.
Твои взгляды обжигают, словно нож под сердце: раз и…
Я не знала, что бывает и такая красота…
Рыжий мальчик, солнце мая, непоседливый и страстный,
Словно солнечные блики на поверхности воды.
Тебя боги одарили — ты другим приносишь счастье,
Но, увы, никто не знает, когда будешь счастлив ты.
Рыжий, солнечный и теплый, тебя хочется потрогать,
Пропустить сквозь пальцы кудри апельсиновой волной,
Сосчитать твои веснушки (раз, два, три, четырые… много).
И услышать с хрипотцою: «Я не рыжий — золотой!»

Ночной небосвод  сумел полюбить.
Очарованье Луны, звездопад  удивить.
Вечерней прохладой, звёзды  алеют.
Потупя взор под утро бледнеют.

Ночь тёмная,  Месяц  взойдёт.
Песня вьюги, на Землю придёт.
Цветущая  Весна,- любовь подарит.
Летний дождь, внезапно грянет.

Юной девицей с небосвода  нагрянет.
Лучезарное солнце гореть перестанет.
Закружит голову,- храм святой.
Грех не отмолит и крест святой.

Красивая в улыбке сказочная ночь.
Бежит куда-то с небосвода прочь.
По небу катиться волшебница  Луна.
Лучом ласкает звёзды до утра.

Алой зарёй,- утро встаёт.
Солнце умыла, царица древних вод.
Лучи осушили небесные слёзы.
Напившись росы,- запылали и Розы.

Мир, как на крыльях, летит вперед,
Он жаждет мечты, красоты, свершения,
А рядом порою, ну кто поймет,
Зачем-то в душах иных живет
Бес идиотского разрушения.
И вряд ли доищешься до ответа,
Откуда и кто его в нас вселил.
Но если ответа такого нету,
То бес этот есть, и отнюдь не где-то,
И, кстати, из самых недобрых сил.
Ни угрызения, ни сожаления
Даже на миг не сверкнет из глаз.
Бес разрушения, бес разрушения,
Ах, как же он пляшет в душе подчас!
Нет, честное слово, ну как понять?
С генами, что ли, беда случается,
Но в сердце каком-то вдруг появляется
Тупое желание разрушать!
Что это: дурь разудалых плеч
Иль шепот над ухом какой-то вражий,
Что надо разбить, уничтожить, сжечь,
Нередко без злости, без мысли даже.
Где-то шагать и от делать нечего
С ухмылкой внимать, как от грубых рук
Кустарник иль деревце рухнут вдруг,
Хрустя, как суставами человечьими.
А бес все разбойнее шутит шутки:
Штабель из тары поджег костром,
Стекла разнес в телефонной будке,
Лифт испохабил складным ножом.
И как же восторженно пляшет бес,
Глядя, как граждане с рюкзаками
Нередко спешат на луга иль в лес
Буквально с варварскими глазами.
Надо – не надо, руби, ломай!
Даешь острогу, топоры и спички,
Цветы по окрестностям обрывай,
Плевать, что высохнут в электричке!
Дым к небу и радостный хмель в глазах.
Бутылку допили и без тревоги
Прямо у речки о камень трах!
Купайтесь, уродуйте руки-ноги.
И ни сомнения, ни смущения,
Хоть прах, хоть развалины за спиной.
Бес разрушения, бес разрушения.
Сколько же зла от него порой!
Но скептик вдруг спросит: – Чего он хочет?
Отвечу: с жестокостью бой веду.
Ведь тот, кто сломал вчера красоту,
Завтра уж чью-нибудь жизнь растопчет.
Растопчет, и слабая тень сомнения
Даже не дрогнет в прищуре глаз.
Бес разрушения, бес разрушения,
Да он же не легче чумы подчас!
Впрочем, пугать других не хочу,
Да и воспитывать не стараюсь.
Просто от гнева в кулак сжимаюсь,
Просто душою почти кричу:
Сверкни эта речь, словно острый меч,
Рази без всякого сожаления,
Чтоб в душах иных навсегда отсечь
Подлейшую жажду уничтожения!
И верю я в то, что в грядущих днях
Сбудутся все наши упования.
И жить будет только во всех сердцах
Не бес разрушения, а Бог созидания!

Мой Демон — близ меня, — повсюду, ночью, днем,
Неосязаемый, как воздух, недоступный,
Он плавает вокруг, он входит в грудь огнем,
Он жаждой мучает, извечной и преступной.

Он, зная страсть мою к Искусству, предстает
Мне в виде женщины, неслыханно прекрасной,
И, повод отыскав, вливает грубо в рот
Мне зелье мерзкое, напиток Зла ужасный.

И, заманив меня — так, чтоб не видел Бог, —
Усталого, без сил, скучнейшей из дорог
В безлюдье страшное, в пустыню Пресыщенья,

Бросает мне в глаза, сквозь морок, сквозь туман
Одежды грязные и кровь открытых ран, —
Весь мир, охваченный безумством Разрушенья.

Твой голос льётся птичьей песней,
Кружит, как ветер по весне.
Он мягко проникает в сердце
И остаётся там на самом дне.
Так много откровенности и боли
В том голосе, что сердцу так знаком.
Опять слезинка вырвалась на волю
И по щеке сползает ручейком.
Он чист, как эти дождевые струи
На моём заплаканном окне,
И он глубок, как ветра поцелуи,
Резвящегося в синей вышине.
Мой разум он собою затмевает
И поднимает в поднебесье высоко.
Струится он, искрится и летает,
Плывёт он, как тумана молоко.
Вобрал в себя всю нежность он земную,
И я его душою всей люблю.
Неистово твой голос я ревную,
И жадно каждый звук его ловлю.
В нём смысл моей жизни одинокой,
Скитанья вечного в бездонной суете.
И тихая мелодия голоса далёкого
Дарует крылья раненой мечте.

Бываю часто я смущён внутри души
И трепетом исполнен, и волненьем:
Какой-то ход судьбы свершается в тиши
И веет мне от жизни привиденьем.
В движенье шумном дня, в молчанье тьмы ночной,
В толпе ль, один ли, средь забав иль скуки -
Везде болезненно я слышу за собой
Из жизни прежней схваченные звуки.
Мне чувство каждое, и каждый новый лик,
И каждой страсти новое волненье,
Всё кажется - уже давно прожитый миг,
Всё старого пустое повторенье.
И скука страшная лежит на дне души,
Меж тем, как я внимаю с напряженьем,
Как тайный ход судьбы свершается в тиши,
И веет мне от жизни привиденьем.

Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцанье
Ее расширенных зрачков.
Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью, дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.
Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.
Когда я жажду своеволий
И смел и горд — я к ней иду
Учиться мудрой сладкой боли
В ее истоме и бреду.
Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.